Шторма. Часть пятая. Памела.

Продолжение рассказов капитана дальнего плавания. Начало здесь.

К назначенному времени Памела ждала меня у трапа судна на своем красном «Крайслере». Я сел на переднее сиденье и поцеловал ей руку. И мы поехали в город. Монреаль я знал достаточно хорошо по предыдущим заходам в порт на других судах, о чем упоминается в зарисовке «Стриптиз». Мы с Лизой и «Батуми» на заднем сиденье много раз ездили по городу сначала в поисках невесты для «Батуми», а потом просто катались и знакомились с достопримечательностями, которых совсем немного.Сейчас мы проехали по улицам Святого Лаврентия и Святой Екатерины – местах гуляния и сборища геев, когда невозможно отличить действительный пол этих людей с нетрадиционной ориентацией. Затем Памела остановила свою автомашину около небольшого ресторанчика, наподобие ресторанов “Fast Food”, но с более обширным меню и различными напитками. Я помог ей выйти из машины и взял её под руку. Взгляды местных мужичков то и дело задерживались на ней. Пусть они думают, что это моя женщина. Мы зашли в ресторан, и Памела с улыбкой сказала:
— Делай как я, компания за все платит.
Различные салаты и закуски нужно было накладывать самому. Памела взяла себе пиво. И я сделал то же самое. Желая показать свою эрудицию, я процитировал рекомендацию Binky Watrous, что следует пить сначала, а что потом из книги Lawrence Sanders “McNally’s Trial”: beer whiskey: rather risky. Whiskey, beer: have no fear. ( пиво, виски – довольно опасно. Виски, пиво – не нужно бояться). Но Памела не поняла моего «остроумия» и переспросила:
— I beg Your pardon. What did You say? (Прошу прощения, что Вы сказали?)
Я повторил, что это цитата из книги Lawrence Sanders.
— Sanders? – произнесла она. Не знаю такого писателя. Я извинился за, возможно, не корректную «остроту». Но, осмыслив сказанное мною, Памела расхохоталась. — Нет, виски мы пить не будем, дорожная полиция очень строго наказывает за пьянство, а мне машина нужна постоянно.
Я совсем не хотел обидеть эту прекрасную женщину своей начитанностью. Просто американцы и канадцы мало читают художественной литературы. Для них – “Business at first” (Бизнес прежде всего), главная заповедь. Поэтому большая часть культуры ориентирована на примитивизм – комиксы, чтобы рисунками дополнять недостающее воображение, а сборники Reader’s Digest, где порой хорошие книги превращены в «выжимки», — для людей, у которых нет времени на чтение полного текста книги.
Многие канадцы разрешенную дозу выпивки значительно превышают. Тем не менее, тяжелых аварий со смертельным исходом бывает не много – дороги здесь широкие и организованы хорошие развязки. Выпивший канадец быстро не ездит.
Мы с Памелой выпили пива “Molson” и перешли в разговоре на более «короткую ногу». Она попросила называть её Пэм, а я сказал, что меня можно называть Алекс ( Alex – сокращенно от Alexander). Сначала были общие вопросы друг о друге, а потом мы перешли к абстрактным темам. Пэм разговаривала с едва заметным французским акцентом, отец у неё был франко-язычный канадец. У неё есть семья, и есть ребенок. Я рассказал о себе, что несколько лет назад развелся с женой и оставил ей все имущество, взяв с собой только щенка. Пэм этот случай заинтересовал, и она спросила, в каком году это случилось. Я уточнил – в 1981 году. Она задумалась и сказала:
— Я в том году была свободна. Мы могли бы встретиться.
На это её сообщение я ответил фразой, которую хорошо запомнил ещё с курсантских времен:
-What was offered I wouldn’t have and what I would have wasn’t offered. (Что предлагалось, я бы не хотел иметь, а что я хотел иметь – не предлагалось).
— Same goes with me ( то же самое происходит и со мной) – отреагировала она на моё замечание.
Она, словно примерялась к хронологии моей жизни. Я сказал ей, что в то время я плавал на Центральную Америку, в Эль- Сальвадор и Никарагуа, и у нас не было заходов в Канаду.
-Да, понимаю, там шла война. «Советам» нужно было помогать своим «сателлитам» — прокомментировала она.
Пэм была на 12 лет моложе меня, но по внешнему виду она казалась ещё моложе. Мы опять выпили пива и хорошо закусили. Каждая выпитая бутылка пива такого размера выводится из организма в течение одного часа, и никакой алкометр не определит содержание алкоголя в крови, если выпивать в час только по одной бутылке. И мы постепенно выпили по разрешенной канадскими правилами норме — три бокала по 0,33 литра. Наша беседа была такой непринужденной и расслабляющей, что мне казалось, что я коренной монреалец, а Пэм моя давняя подруга. Из-за переутомления в предыдущие дни мой «основной инстинкт» не проявлял никакой активности и не воздействовал на мозг. Поэтому мысли о желанной близости с такой обворожительной женщиной ещё не созрели. Мне просто было приятно сидеть с ней и иногда касаться её рук, когда мы чокались бокалами с пивом. Мы благополучно разделались с пивом, и пошли за десертом. Пэм сама накладывала мне на тарелку, по её мнению, наиболее вкусные куски торта и другие фруктовые сладости. Но время ланча подходило к концу. У Пэм были еще какие-то дела. Она расплатилась по чеку кредитной картой, и мы покинули этот ресторанчик. Я снова взял Пэм под руку и повел её к машине, стараясь прижать её тело поплотнее к своему телу. Пэм от такой моей шалости только хохотала.
Мы благополучно доехали до судна. Пэм вышла из машины, чтобы попрощаться со мной. Я взял её руку и хотел поцеловать. Но Пэм приблизилась ко мне и своей свободной рукой притянула мою голову к себе и сама поцеловала меня в губы. Я хотел уже обеими руками притянуть её прекрасное лицо ближе к себе и впиться вожделенным поцелуем в её губы. Но Пэм сказала:
— Нет, нет Алекс. Больше не надо.- И она выскользнула из моих объятий.
— Будь осторожен! Помни о своей жизни! ( Be carefull! Mind Your Life!) – сказала она. И снова сев за руль своего «Крайслера», она послала мне рукой воздушный поцелуй.
Общение с Пэм как-то разморозило мою душу и вернуло тело к жизни. Снова захотелось жить и бороться хотя бы за такие короткие и редкие минуты счастья, которые подарила мне Пэм.
Мы, наконец, получили 50 тонн заказанного пароходством топлива для дизель — генераторов и есть надежда, что это топливо не окажется такого же качества, как предыдущее. Весь груз выгружен и началась погрузка контейнеров на Европу. На борту все еще находится больше 1000 тонн льда, который разморозить не удалось. В канадских портах, также как и в портах США, существует огромное неудобство – погрузка производится прямо «с колес», т.е. до самого отхода судна не известен вес погруженного груза и нет четкого каргоплана, чтобы произвести расчет метацентрической высоты, допустимой нагрузки и ряда других критериев. Кроме того, вес контейнеров в документах заявляется меньше фактического, отчего иногда не хватает грузоподъемности судна, чтобы погрузить весь предполагаемый груз. В нашем случае вес льда на судне снижает грузоподъемность более чем на тысячу тонн. Не добрав несколько десятков контейнеров, мы грузимся по максимальную осадку судна.
Пэм передала мне подарок — небольшую картину через своего сюрвейера бывшего египетского капитана Хасана (Captain Hassan). Теперь он был гражданином Канады и работал на судне по поручению клуба взаимного страхования “P&I club”. Хасан следил за тем, чтобы убытки от повреждения груза не завышались необоснованно. На картине был нарисован канадский пейзаж с горами на заднем плане и маленькой горной речушкой, через которую был перекинут небольшой деревянный мостик. Этот мостик я воспринял, как символ между мной и Пэм, и в следующий наш заход в Монреаль я собирался уже соорудить настоящий мост в моих отношениях с ней. Хасан был необычайно горд тем, что Пэм дала ему такое поручение. Он всячески подчеркивал, что она сама выбирала эту картину и поручила вручить её мне только в моей каюте. Хасан всячески подчеркивал изумительную красоту своей начальницы. На что я ответил:
— Я сам восхищаюсь её красотой, и сказал ей прямо об этом.
Хасан после моих слов взглянул на меня с некоторым уважением, как на сообщника в его восхищении красотой Пэм.
Пэм я больше не видел. Я позвонил ей, поблагодарил за подарок и передал свой “passionate kiss”- страстный поцелуй. Я пообещал вернуться в Монреаль через месяц. Она пожелала мне спокойного рейса и сказала мне то же самое:
–Alex, I kiss You too- Алекс я также целую тебя.
И мы двинулись в обратный путь. Переход до острова Антикости и траверза Гаспе прошел аналогично, как и при входе. Здесь же при выходе из сплошного льда нас встретила крутая зыбь с огромными плавающими льдинами, которые на волне могли повредить не только борт судна, но и гребной винт. Я постепенно повернул на обратный курс и старался дойти до полей сплошного неподвижного льда. Но волны зыби были настолько мощными и высокими, что взламывали толстые льдины, которые раскачивались вместе с судном и ударяли в борта. Я начал опасаться, что одна из таких вздыбленных льдин, поднятая волной, ударит в борт и пробьет его. Изменяя обороты главного двигателя и почти останавливаясь при подходе крупной волны и движении льдин мне все же удалось войти в сплошной лед, куда крупная зыбь не доходила и сила волн уже не смогла расколоть эти ледяные поля. К утру зыбь наполовину успокоилась, и мы полным ходом помчались в Европу. Расписание линии срывалось всего на одни сутки, которые я полагал нагнать на переходе. Из-за вращения земли следование на Восток всегда легче, т.к. ветры и зыбь направлены в корму. На переходе я и «дед» занимались приготовлением различных бумаг, объясняющих нашу ситуацию. За халатность береговых клерков мы вынуждены еще и оправдываться. Если в иностранных портах все объяснения заканчиваются морским протестом, то у нас – «советских» требуется написание чуть ли не всей истории вышедшего из строя оборудования и предпринятых мер для устранения повреждения. Поэтому меня окружил вал бумаг. Кроме того, мне сообщили, что в Европе меня сменит другой капитан. Такая замена меня удивила – через еще один виток на Канаду я бы прибыл вместе с экипажем в Ленинград. Я также расстроился от того, что мои планы — снова увидеть Пэм, вероятно, никогда больше не сбудутся. Её картина стояла у меня на столе, и я собирался купить для неё хорошую раму. В Ленинград я бы вернулся через 29 суток после прихода в Европу, т.е. меньше того времени, которое потребовалось клеркам пароходства, чтобы сообщить о непригодности топлива. Но подтекст такого распоряжения просматривался невооруженным глазом – они хотят меня отделить от экипажа, который считает меня как спасителя их жизней. Я же не считаю себя таковым, я просто делал то, что от меня требовалось в тот момент. И работал столько, сколько требовала ситуация, пока она не разрядилась и не стала безопасной. Я также был заинтересован в сохранении своей жизни, но о ней я бы позаботился только тогда, когда бы все члены экипажа были в безопасности. Поэтому радиограмма о моей смене в Европе вызвала ропот среди экипажа. Больше всего возмущался помполит Нежинский, которого в пароходстве поминали недобрым словом и побаивались за его родство с председателем комитета партийного контроля парткома пароходства. Вместе со своим тестем Кузнецовским они могли по партийной линии так закрутить «бейцы» выбранному ими человеку, что тот бы решил, что лучше не связываться с комитетом партийного контроля. Я же за время рейса не нашел Нежинского непорядочным человеком. Он был не хуже, но и не лучше других. Он позвонил своему тестю и сообщил, что капитана, который вытащил судно из кораблекрушения, списывают с судна по неизвестной причине. Он также передал мне личное письмо к Георгию Ивановичу, где он просил поддержать меня, если мне наступят на больное место. Георгий Иванович враждовал с главным инженером  и искал случай, чтобы подставить тому «подножку». Поэтому я рассматривал его своим союзником, помня что «враг моего врага — мне друг».
Переход до Феликстоу прошел благополучно. Весь экипаж занимался устранением повреждений. Обмотки электромотора носового подруливающего устройства были промыты несколько раз пресной водой, и сейчас они сушились специально закупленными электрогрелками. Но поднять изоляцию до нужной величины пока не удавалось. Поэтому в Феликстоу я был вынужден заказать дополнительно два буксира для швартовок судна: один для швартовки, другой – для отшвартовки. Потом стоимость этих двух буксиров попытаются поставить мне «в строку». А при превышении таких «убытков» на сумму более 10000 руб. пароходство могло передать заявление в прокуратуру о возбуждении на меня уголовного дела. При следовании в Гамбург по Эльбе вдруг около полуночи меня вызывает по телефону Gerhard Klors из компании Barthels & Luders и сообщает, что ему дано указание от главного инженера БМП снять электромотор подруливающего устройства и отправить его на сушку в цех. Для этого он уже готов с приходом судна к причалу разрезать две палубы на баке, чтобы вытащить двигатель из помещения подруливающего устройства. Я прекрасно понимаю, сколько будет стоить такая работа, и какой «откат» получит служба главного инженера. А мне потом придется давать объяснение перед соответствующими органами. Я предпочел иметь лучше административные взыскания за отказ от выполнения такой работы, чем потом давать объяснения следователям прокуратуры. И я отменил заказанную пароходством работу.
В Роттердаме меня сменил другой капитан. Я рассказал ему все нюансы, которые могут возникнуть при работе на линии. Затем я собрал свои вещи и сошел на берег. Картину, подаренную Пэм, пришлось оставить на судне, чтобы не повредить её в пути. Нежинский обещал доставить её в сохранности после смены экипажа в следующем рейсе. Я поехал в номер отеля “Kommerz”, заказанного мне агентом “Transworld”. Нежинский объявил по судовой трансляции, что капитан покидает судно, и весь экипаж вышел и попрощался со мной. А повара собрали для меня даже две коробки продуктов, чтобы я не тратился на питание из своих скромных командировочных денег – 55 гульденов в сутки. Двое моряков проводили меня до отеля, находящегося на правом берегу реки Маас, недалеко от “Euromast”. Попутных судов БМП, следующих в Ленинград, пока не было, и я много гулял по Роттердаму и задумывался о той борьбе, которую мне предстоит вести с чиновниками пароходства и возможно с прокуратурой. Несмотря на наличие у меня очень серьезных документов о вине службы главного инженера в создании нашего аварийного происшествия следовало учитывать «телефонное право», которое иногда оказывалось сильнее всяких законов. Я часто ходил не левый берег реки в район Charlois”, который был мне давно хорошо знаком своими магазинчиками и маленькими барами, где можно было посидеть на свои скромные деньги и выпить бокал пива “Heineken”.
Я зашел в магазин “Record” (бывший магазин “Spinzich”), где владельцами были мои хорошие знакомые Сузи и Тэо. Они оба были венграми и обосновались в этом районе со времен венгерских событий 1956 года. Венгерского языка я не знал, а они не знали русского, поэтому мы общались по-английски. Сузи меня узнала и радостно заулыбалась. Она всегда приветлива. Она предложила мне купить недавно выпущенные в Палестине духи “Cobra” в прозрачной упаковке, где поверх флакона духов лежит золотистая змея. Духи мне понравились резким специфическим ароматом, и я купил два флакона. Сузи, конечно, сделала мне скидку в цене.
Навестил я и бывший магазин пани Зоси. Пани Зося переехала в Париж, и владельцем магазинчика стала молодая голландка со своим мужем греком. Голландка была очень разговорчива и старалась использовать в общении русский язык. Можно даже сказать, что она говорила по-русски, собрав в одну мешанину много русских слов, из которых только одно или два слова несли смысловую нагрузку. Но ей думалось, что она говорит по-русски. Я стоял и слушал этот поток едва понятных русских слов. Потом она предложила мне купить магнитофон по цене “Duty-free”. Музыка мне была не нужна, и я отказался, пообещав заходить в их магазинчик.
Зашел я и в большой супермаркет, расположенный на “Zuid plein”, где выпил чашечку ароматного кофе с очень вкусным голландским пирожным. Кафе расположено в центре большого зала и возвышается над всеми магазинчиками. В это кафе я буду заходить через несколько лет, когда моё судно «Капитан Каневский» будет находиться под арестом за долги какого-то всесоюзного объединения В/О «Разноимпорт», уже не существующего в России или мертворожденном Союзе Независимых Государств (CIS –Commonwealth of Independent States). Судно будет стоять на бочках в гавани “Waalhaven” в ожидании окончательного решения суда. Пароходство к этому времени уже будет акционерным обществом и не захочет расплачиваться за долги всесоюзного объединения. Впрочем, переход БМП в акционерное общество был выполнен целенаправленно с целью разграбления и увода еще новых судов под иностранные флаги. Даже суда возрастом не более 10 лет продавались по цене металлолома (по 5 долларов США за тонну веса). Только что отремонтированный на верфи в Гамбурге «Капитан Каневский» так и не зайдет больше никогда в «родной порт» и уйдет за бесценок в чьи-то грязные руки и будет переведен под удобный флаг (FOC). А сейчас я не мог и предполагать, что огромная страна развалится и сбросит многих своих граждан в нищету или разделит их границами вновь созданных государств. Поистине «пути Господни неисповедимы».
Была возможность отправиться в Ленинград на небольшом лесовозе, которым командовал Аркадий Конышев. Я его встретил у агента компании “Transworld”, и он просил меня «оказать ему честь», и быть пассажиром его судна. Аркадий по военной субординации считал меня старшим по званию, потому что я командовал судами, которые были размерами больше его лесовоза в несколько раз. Но такой субординации среди гражданских моряков не существует. Аркадий когда-то закончил пограничное училище вместе с писателем Виктором Конецким, и тот упоминает его несколько раз в своих рассказах, называемых среди моряков «травлей» ( от слова травить-рассказывать). Я отказался от чести плыть на его «шилке» ( маленьком лесовозе) и жить в каюте, в которую нужно заходить согнувшись, чтобы не удариться лбом о подволок. Другие суда, которые следовали бы в Ленинград после Роттердама, пока в порт не заходили и я «отходил» от тяжелого рейса, наслаждаясь одиночеством.
«В одиночестве каждый видит в себе то, что он есть на самом деле». Мысленно я перебрал все способы борьбы с проходимцем Глиновым, но у него был большой «административный ресурс» и соответственно возможности.
Однажды после посещения бара в упомянутом районе “Charlois” я забыл местонахождение туннеля под Маасом, чтобы перейти на другую сторону реки, где находился отель “Kommerz”. Я спросил какого-то прохожего, и тот с американским акцентом сказал, что он тоже не знает. Он американский пастор и отправляется в Дублин защищать троих ирландцев – членов ИРА, приговоренных к расстрелу. Я почему-то проникся к этому человеку доверием, и мы зашли в ближайший бар, чтобы побеседовать. Он сам заказал по бокалу пива и мы, усевшись за столиком, повели беседу. Пастор рассказал мне о ситуации и тех действиях, которые он собирается предпринять, чтобы расстрел был отменен. После его рассказа, я поведал ему свое происшествие. И во время своего рассказа я сам проникся такой уверенностью, что никакой подлец не сможет мне ничего сделать. Люди в безвыходном положении и то защищаются. И давний наказ Йонаса из далекого военного детства всплыл в моем нетрезвом мозгу: «всегда защищай себя». Теперь я заказал выпивку, и мы выпили с пастором за успехи в наших делах. Мы расстались друзьями и обменялись номерами телефонов; его телефон я, к сожалению, где-то утратил впоследствии. Дорогу в свой отель я нашел теперь без проблем. Я пробыл в Роттердаме еще несколько дней, затем мне было предложено отправиться в Ленинград на теплоходе «Уильям Фостер».
Через четверо суток я был в Ленинграде. В порту меня встретила жена.
— Что с тобой? Ты весь седой. Я поставила «на уши» все пароходство, но никто толком ничего не ответил, что с вами случилось в рейсе – сказала она.
— Так, небольшая неприятность – ответил я. Попали в жестокий шторм и у нас остановились дизель-генераторы – добавил я и почувствовал, что мои глаза становятся влажными. И чтобы как-то избавиться от неприятных разговоров я с фальшивой радостью добавил:
— Сейчас мне дадут небольшой отпуск. — И здесь же в мозг ворвалась фраза, сказанная Пэм: “Mind Your life” (помни о своей жизни).
Мое списание с судна объяснили необходимостью направить меня на аналогичное судно «Капитан Каневский» для работы на линии Балт-Ориент. А об аварийном происшествии было сказано:
— Подумаешь! Покачало вас немного. Мы решили спустить дело на тормозах.
Я только сказал, что не надо спускать на тормозах, ведь судно могло погибнуть вместе с экипажем. Но все сделали вид, что ничего серьезного не произошло.
След картины, подаренной Пэм, как и след самой Пэм пропал. Все унесло ветром – ветром всепожирающего времени. Осталась только память о тех событиях.
А на старшем механике служба главного инженера отыгралась. Его списали с судна и больше в рейс не выпускали. Я написал на него положительную характеристику, но это не сыграло никакой роли. Этот человек, переживший в своей жизни дважды сильнейший стресс, теперь флоту был не нужен, хотя предпосылки для таких смертельных стрессов были созданы на берегу.

Р.S. После перенесенного шторма мне особенно стали понятны те ощущения смерти, которые испытывали члены экипажей погибших судов:
— «Тикси» (Дальневосточное морское пароходство) – никто не спасся;
— «Механик Тарасов» (БМП) — спаслось 5 человек;
— «Полесск» (БМП) – спасся только один человек;
— «Мюнхен» (Германское судно, тогда еще ФРГ, погибло в районе Азорских островов) никто не спасся.
Вечная память погибшим морякам!

продолжение

admin

2 комментария для “Шторма. Часть пятая. Памела.

    1. Именно эти рассказы о шторме, к сожалению, не мои, будут еще несколько рассказов, у автора их гораздо больше, но он не хочет их выкладывать на обозрение.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Наверх